К царю же в городском обществе было почти всеобщее презрение. Его презирали вся его венценосная семья, значительная, если не большая, часть офицерства, духовенства и многих других традиционно поддерживавших трон слоев, учащиеся и преподаватели, творческая интеллигенция, почти все те, кого теперь относят к СМИ, наконец, огромная часть простого рабочего люда, распропагандированная разными агитаторами. Все это не считая многочисленных революционных партий и организаций. Гипотетически, все противники царской власти, объединившись, представляли бы такую силу, которой было бы достаточно для ее свержения. Но они были разделены – не только идейно и организационно, но, что для меня здесь интересно, «конвенционально». Никто не рисковал восстать, потому что ожидал от других поддержки режима. Здесь так подходящая для моей гипотезы парадоксальная ситуация – опорой царской власти является общество, в котором каждый мечтает о ее свержении, все хотели бы, чтобы царя не было, но своими каждодневными действиями обеспечивают его присутствие.
Дальше все идет, видимо, в соответствии с какой-нибудь из моделей эволюционной теории игр. Ситуация, когда конвенциональные ожидания благоприятны, а отношение общества неблагоприятно для существующей власти. Это ситуация «государственной хрупкости»: все были бы рады восстать, но, будучи не в состоянии договориться и ожидая от других поддержки режима, не восстают. Как в этих условиях может произойти бунт? Подобно описанному мною про финансовый рынок, который в состоянии хрупкости, может рухнуть под ударом отрицательного шока, здесь также даже не очень чувствительный удар может вызвать крушение системы. Что же явилось таковым ударом в случае февральской революции? Таким маленьким камешком, бросок которого вызвал страшный обвал, можно счесть возникший едва ли не на пару дней дефицит хлеба в столице. Общего негативного отношения к власти в отсутствие надлежащих конвенциональных ожиданий было не достаточно для бунта, но было достаточно для выражения активного недовольства этой, по сути, мелочью. Недовольство стало расстраивать правопорядок, что вызвало необходимость применения серьезных сил для его восстановления. В армии, призванной его восстановить, опять-таки, была общая готовность к бунту но, опять-таки, не было соответствующих конвенциональных ожиданий. И здесь свою роль может сыграть один отчаянный человек, готовый пойти на риск, пойти на нерациональный бунт. Здесь – это Тимофей Кирпичников. Он рискует, но не бросается в омут с головой. Для начала он делится мыслями с товарищем, затем с другим, постепенно приходят к соглашению, наконец, подговаривают всю свою роту. Далее следует бунт - отчаянная мера, которая при прочной власти неминуемо привела бы к его быстрому подавлению и надлежащему наказанию бунтовщиков. Но здесь к бунтующей роте присоединяются другие – с их стороны это тоже отчаянная мера, но уже не столь отчаянная, как у самых первых: видя других восставшими, они уже имеют больше оснований надеяться поддержку со стороны остальных частей. Так постепенно происходит переход от одного равновесия Нэша к другому. В первом случае равновесная стратегия каждого, обусловленная выбранной стратегией остальных, состоит в подчинении власти. Во втором – такой равновесной стратегией оказывается бунт. Переход к новому равновесию может быть описан с помощью народной теоремы, а также других инструментов игровой теории, описывающих переходы от одного равновесия к другому.
