Чем богаче страна, тем выше зарплата и тем сильнее стимул у фирм к замещению дорогой рабочей силы дешевой. Где же разжиться этой дешевой рабочей силой? Одно из самых простых и действенных решений — использование принудительного труда. Классическое рабство древней Греции — не единственный его вид, который известен из истории. В зависимости от устройства общества и идеологии используются разные его виды. Но есть ряд общих предпосылок, при возникновении которых принудительный труд под тем или иным соусом вновь и вновь используется в разных странах и в различные эпохи.
В прошлом когда сильный и богатый бывал заинтересован в дешевом труде, это способствовало утрате свободы простым людом. Приведу по этому поводу несколько отредактированную выдержку из своей статьи о рациональных основах принуждения к труду:
В большинстве случаев рабства, о которых известно из истории, оно возникало в условиях, когда единственной альтернативой порабощения оказывалась смерть. С такой альтернативой человек сталкивается в условиях нищеты или войны — когда со свободой его вынуждает расстаться перспектива голодной смерти или плен. Эти две категории людей объединяет наличие дилеммы между жизнью и свободой. Нищета ставит человека в зависимость от поддержки других людей, и эта поддержка может быть оказана в обмен на его свободу. В случае войны возникает вопрос, что делать с потенциально враждебным населением — логика войны побуждает его уничтожить, а хозяйственная логика заставляет видеть в нем фактор производства. В обоих случаях рабство становится возможным благодаря наличию группы людей, фактические права на жизнь которых принадлежат другим людям: победителям в случае войны и богатым в случае нищеты. Здесь, правда, требуются определенные оговорки относительно социальных условий, а именно нищета порождает рабство при наличии относительно богатого класса, если же общество настолько бедно, что не может себе позволить богатых, нищета с необходимостью будет заканчиваться смертью без возможности ее избежания путем самопродажи. Еще одно условие — рабство должно быть экономически целесообразным для потенциальных рабовладельцев. Когда за небольшую зарплату можно нанять труд по 16 часов без выходных (как это было в эпоху Промышленного переворота) или же если в рабочих руках нет нужды, нищета также не будет заканчиваться формальной утратой личной свободы. Войны, разбойничьи рейды и нищета, постоянно пополняя разряд приговоренных к смерти нищетой или захватом в плен, будут обеспечивать доступные цены на рабов для их потенциальных хозяев. Еще один фактор — развитая работорговля, благодаря которой локальная доступность рабов, вызванная войной или иными причинами, распространяется на обширной территории, становясь повсеместной.
...Если избыток на невольничьем рынке воспроизводит формальное рабство, то избыток на рынке труда может порождать рабство «зарплатное». В обоих случаях достаточной причиной рабства является нищета, связанная с относительной редкостью земли и/или капитала.
... Для уяснения разницы между «зарплатным рабством» и вполне вольнонаемным трудом может быть полезным рассуждать от противного — понимания труда, развитого Джевонсом. В процессе труда человек «обменивает» свой досуг на более ценные для него блага. Разумеется, что отказаться человек будет готов в первую очередь от тех единиц досуга, которые не представляют для него большой ценности. Это единицы, менее ценные по сравнению с самим трудом (как источником удовлетворения), так что, обменивая их на блага, человек получает выигрыш, не только поскольку потребляет, но и поскольку трудиться. То же самое будет и с единицами, менее ценными лишь по сравнению с благами, но не с трудом. Таким образом, время — это ресурс, принадлежащий человеку и используемый им для максимизации полезности, получаемой им через труд, досуг и потребление. Предложенная одним из отцов современной экономической теории концепция труда выглядит как подлинный апофеоз свободы личности: человек сам выбирает, что и сколько ему делать и потреблять.
Таким образом, об одном и том же наемном работнике можно рассуждать и в категориях Джевонса, предполагающих его полную свободу, и в категориях «зарплатного рабства». Это ставит вопрос о границах рабства: где оно начинается и где заканчивается? почему человек, самостоятельно выбирающий между трудом и досугом, исходя из соображений максимизации полезности, все равно может оказаться рабом?
Прежде всего, следует учитывать, что хотя человек и выбирает между трудом и досугом, характер этого выбора различается для разных единиц благ. Предпочтения человека играют главенствующую роль в вопросе о потреблении тех благ, которые улучшают жизнь, однако когда речь идет о благах, от которых зависит само наличие жизни в человеке, логика «выбора» иная. Человек выбирает между досугом и благами, улучшающими его жизнь, но он, как правило, не выбирает между досугом и благами, сообщающими ему жизнь, т. е. человек не выбирает между досугом и смертью. Таким образом, джевонсовская теория выбора может объяснять поведение человека, которому гарантирован минимум средств существования.
Действительно, если сохранение жизни человеку обеспечено, скажем, достаточным размером пенсии или пособия по безработице, дальнейшие решения человека относительно труда вполне можно описать в терминах максимизации полезности. Но наличие гарантии сохранения жизни в истории является скорее исключением, чем правилом. И первая забота типичного представителя людской массы в истории — это забота не об улучшении жизни, а о ее сохранении. Таким образом, смертность человека является первой и неизбывной предпосылкой рабства.
Человек становится рабом, если контроль над источником сохранения его жизни находятся в руках другого человека или людей. Соответственно, рабство предполагает наличие в обществе двух классов, один из которых фактически лишен права распоряжаться собственной жизнью, а другой этим правом располагает и готов им воспользоваться в собственных интересах. Если рабочий идет на завод, поскольку это единственная возможность выжить, вполне можно говорить о принуждении, причем не менее жестком, чем в случае формального рабства, пусть оно и создается правами собственности не на человека, а на неодушевленное имущество. С этой точки зрения, и можно говорить о рабстве в случае рабочего, получающего минимум, с тем же правом, что и о рабстве в формально-юридическом смысле.
Как пишет Энгельс, «существование раба, по крайней мере, обеспечено личной выгодой его владельца; у крепостного всё же есть кусок земли, который его кормит; оба они гарантированы, по меньшей мере, от голодной смерти; а пролетарий предоставлен исключительно самому себе и в то же время ему не дают так применить свои силы, чтобы он мог на них целиком рассчитывать». Выходит, что в условиях, когда ни сам человек, ни общество не могут обеспечить ему сохранение жизни, а помимо куска хлеба оно требует еще защиты и медицинского обслуживания, несвободное состояние может давать известные преимущества, связанные с заинтересованностью в его выживании не только его самого, как это было бы при наличии у него свободы, но и его хозяина. Данная закономерность справедлива не только для эпохи английской индустриализации, о которой писал Энгельс, но и для других эпох и отношений, характеризующихся отсутствием у части общества контроля над основными условиями выживания. Этому соответствуют и цитируемые Фогелем результаты исследований, согласно которым питание «зарплатных рабов» в начале XIX в. в Британии и других европейских городах было хуже, чем питание плантационных рабов Нового света. Хуже было положение и американских городских рабочих. Пища, одежда и жилье, предоставляемые рабам, обычно были лучше тех, что были доступны свободным городским рабочим.
В зависимости, основанной на потребности простых людей в защите, Норт и Томас видели взаимовыгодный обмен между патроном и клиентом, феодалом и крестьянином, — обмен дани на защиту. Но этот «взаимовыгодный обмен» очень напоминает обмен между фабрикантом и рабочим в условиях зарплатного рабства. И здесь имеет смысл снова повторить, что обмен можно считать по-настоящему свободным тогда, когда отказ от него не создает угрозы жизни ни одной из сторон. На это обратил внимание С. Феноальтеа при анализе нортовского подхода к манориальной системе, указав на сугубо асимметричное распределение выгод от взаимодействия крестьян и феодалов.
Итак, похоже, что предпосылки использования принудительного труда наличествуют и в современных богатых странах.
Мигранты ищут заработка в благополучных странах, труд заключенных оказывается востребован лишь при достижении страной определенного уровня экономического развития, дешевая рабочая сила в странах третьего мира прямо или косвенно используется бизнесом из мира первого. Общим здесь является то, что бизнес богатых стран пользуется нищим пролетариатом из бедных стран. От этого выигрывают и те и другие. Но должна и возникать тенденция к порабощению.
Обходится ли современный мир без той или иной формы рабства или оно целиком относится к прошлому?
Мне кажется, и сейчас благодаря этим предпосылкам по-прежнему актуальны определенные формы принуждения, хорошо известные из истории. Во-первых, отношения между частным бизнесом и гастарбайтерами (или, как вариант, заключенными) нередко имеют основные черты классического рабства. Во-вторых, когда нищим пролетариям удается продать себя на рынке труда в своей или в чужой стране, дешевизна их труда и безальтернативность отношений со своим нанимателем имеет общие черты с зарплатным рабством эпохи Промышленной революции.